ИМЯ ТВОЁ

             Глава-VI     

            «Праведник цветёт, как пальма,

            Возвышается подобно кедру на Ливане.

            Насаждённые в доме Господнем,

            они цветут во дворах Бога нашего»

            /псалом Давю91/

         Южный тёплый ветер, доносившийся с Галилейского моря, путал длинные черные волосы Варфоломея, разбрасывая их по плечам. И начинающая покрываться первым пушком борода, делала его владельца похожим на воина ливанца.

         Выступившие, толи от морского ветра, толи от печальных воспоминаний, готовые скатиться слезинки из зеленовато карих глаз юноши, выдавали его трогательную романтическую натуру. Хот, глядя на него в этот момент, можно заметить, как этот юноша превращался в мужчину…

         Варфоломей, имея общительный характер, не всегда умел находить для себя друзей. И он чаще пребывал в одиночестве. Находя в этом некую свободу и философскую мудрость… Единственный верный его друг и наставник, Нафанаил, уже два года, как ушел с какими-то пастухами, или магами. С тех пор о нём никто ничего не слышал.

         И сейчас, держа в руках свёрнутый пергамент с притчами Соломона, которые когда-то подарил ему Нафанаил, Варфоломей мечтательно пел… Он давно знал их, все наизусть. И тепло этих страниц наполняло его руки, сердце и всё его существо… Обдавая ароматом юношеских мечтаний… В этих наставлениях он чувствовал и видел свои мечты о добре и справедливости.

         Он вновь слышал голос старика о его будущем счастье, где властью над человеком будет только воля Бога. Которая охватит всё, от облаков до самых глубин морских, словно бусы росистые.

         «Сын мой! Не упускай их из глаз твоих;

         Храни здравомыслие и рассудительность,

         И они будут жизнью для души твоей и

         Украшением для шеи твоей».

         /Пр. Соломона 3:21/

         И словно пророческие росинки, стояли в глазах юноши капельки те. Которые осторожно хранил он, боясь проронить…

         «Но то, что возложится на шею твою

         Будет тяжко. Ох, как тяжко!»

         Какой же мудрый старик был! Где такого ещё повстречать можно?

         Фома не знал, что жизнь уже приготовила ему сюрприз. Который в его нелёгкой судьбе предоставит дорогих друзей. Разделивших с ним радость жизни, о которой мечтал бы каждый…

         Его воспоминания воскрешали самые дорогие события, связанные с его старшим другом и наставником. Которого так не хватает ему сейчас. Казалось всё, что мог дать ему старик, он сделал сполна. И Фома изучил Писание, ставшим частью его жизни, как и смыслом жизни его народа.

         Старик это хорошо понимал. Видимо он увидел Фому на много лет вперёд. Что так неожиданно и быстро оставил его в этой суетной жизни… В которой существуют совсем иные законы. Но которые смогут закалить этого смелого юношу. И он, видимо знал, что ему суждено будет познать настоящие законы для человеческой жизни. Которые воспримутся наконец через десницу Божью, от края и до края… От «альфа» до «омеги»…

         Но ведь почему-то сейчас не хотят знать эти законы. Почему? Кто же мешает? И ведь ясно, что они уже существуют в нашей жизни, как существует сам Бог. И как заставить, чтоб всё изменилось, если ни один пророк не смог переломить это невидимое существо, которое не позволяет увидеть Божественное?

         Нафанаил говорил, что «оно станет видимым, если прозреют сердца. И если его увидят все народы, значит можно победить любого противника. Что против Божьего замыслил…

И становясь взрослым мужчиной, ты войдёшь в эту жизнь. И она постоянно будет становиться для тебя новой. И постоянно ты будешь искать своё место в этой жизни. А найдёшь место своё, у тебя будет возможность дарить своё осветлённое сердце другим. Кто ещё не может опознать своего сопротивления Богу. Тому, кто ещё не научился видеть так, как будешь видеть ты.

Но увидеть противное Богу, ещё не значит, что ты сможешь узреть то, что будет во благо. А ведь это будет нужно тебе прежде всего. Ведь каждый человек ищет это благо. Ибо со злом каждый знаком. И нужно будет не только показать, что есть истинное благо. Но и всем сердцем светиться им…

А это случится тогда, когда ты с головой окунёшься в жизнь праведную, достойную чада Божьего. И тогда познаётся Божественная мудрость.  Но с головой ясной, чистой и мудрой… Именно с той мудростью, которую с первых шагов впитывал, и которую сохранишь до дней сих.

Потому в жизнь человек входит делать то, чему уже научился. И будет учиться тому, чему дело своё посвятит…»

Варфоломей искренне продолжал любить своего мудрого и всетерпящего старика. Который дал ему мудрые познания в чтении и писании. Старик даже эллинскому языку его обучил.

Потому Варфоломей и считал себя в неоплаченном долгу перед ним, незатейливым и ласковым старцем. Он видел, как все его соотечественники уважали старика за его искренность и пророческую правду.

И сейчас, находясь в исключительном уединении, здесь на берегу ласкового моря, от которого не могло не веять грядущими событиями, Варфоломей вновь предавался своим пророческим мечтам… Ветер обдувал его своим таинственным теплом, приводя чувства в трепет сердечных воспоминаний… Мечты уносили его в сокровенные дали… И он в чувствах своих уносился в самые мельчайшие подробности, казалось бы незначительных эпизодов его судьбы. И они с избытком наполняли чувственную душу мечтательного юноши, неожиданно превратившегося в сильного мужчину…

И он, Варфоломей, с наслаждением влюблённого садовода, забрался в отдалённое цветущее ущелье. Где среди сочных трав выделялись своей нежностью и красотой необыкновенные цветы Галлилеи.

И он не мог осмелиться, чтобы вот так, сразу покуситься на нежнейшее чудо этого рая… Который благоухал всеми ароматами его родины… Варфоломей решил досыта пообщаться с ними, гладя их нежнейшие стебельки, и разговаривая с ними, словно с пришельцами из небесного сада, на понятном, только им языке…

И выступившие влажные бусинки на его дрожащие ресницы, выдавали невольное волнение Варфоломея…

После того, как он принял дар от своих луговых друзей, в виде емкого букета цветов, различной окраски, Варфоломей сел на выступающий гладкий камень, и принялся сплетать венок.

Это занятие его так увлекло, что он не заметил, как запел незнакомую песню. Которая родилась, словно музыка любви… Ласково перебирая лепестки лилии, вплетённой в венок, он нежно пел этим цветам, горам и небу…

        * * *

Там, где горы высятся,

Там и небо низко.

Там, где месяц светится,

Там сердце милой близко…

         Там, где море синее,

         Волны там нежны.

         Только волны сильные

         Рыбакам нужны…

Там, где льётся музыка

Пышат там сады.

А в садах цветущих там,

Сочные плоды…

         А там, слова где добрые,

         В душах там простор.

         Льётся песнь там новая,

         И в сердцах костёр…

             * * *

         Варфоломей не особо вдавался в причины его лирического настроения, от которого рождались песни. Его радовало нестерпимое предчувствие, от того наслаждения, доставлять удовольствие человеку. И в особенности, ели этот человек, любимая девушка. Ведь его настоящая песня, этот ароматный венок сплетённый им в порыве любви… Который непременно должен будет окутать не только её головку, но и её сердце…

И вот, дождавшись условленного времени, которое для них превратилось в часы свиданий, Варфоломей встретил Аннет, идущую за водой с кувшином на плечике.

И остановив свою возлюбленную, Варфоломей надел на её красивую головку свой душистый венок…

         Сердце его вырывалось из груди от радости за свою любовь, о чём выдавал алый румянец, полыхавший на его щеках…

         - Как хорошо, что я тебя встретила!

         - И я очень рад тебе!

         - Папа попросил меня, чтобы я передала тебе его просьбу…

         - Я с радостью её исполню! Что надо делать?

         - Варфоломей, нужно искупать папиного коня, и прогуляться с ним немного по травам…

         Варфоломей ценил поручения Руфуса, как абсолютное доверие ему. Да не как к юноше, но как к мужчине… И надо сказать, что он с радостью и с большим старанием брался за порученные дела, какого бы толка они ни были. Будь то просьбы рыбаков, или пастухов, он одинаково охотно брался за доверенное поручение. И, как все увлечённые юноши, старался делать так, как это делают взрослые. Впрочем, это относится к особенности всех Галилейских юношей, привыкших к труду с самого раннего детства. Которые, просто не знают отговорок и оправданий неделания.

         Варфоломей мигом сгонял во двор Руфуса, где дожидался его взмыленный конь. И он уже обратно мчался галопом, вздымая пыль на каменистой дороге, еле сдерживая коня от азартной скачки.

         Коня Руфуса звали Пламя. Это был крупный грудастый жеребец каурой масти. Он лихо смотрелся на длинных ногах, с аккуратно расчесанной гривой  на одну сторону. Конь, хотя был и послушен, но в нём могла проявляться этакая необузданная вспыльчивость. Что делало его похожим на своего хозяина…

         Догнав Аннет, Варфоломей спешился и повёл коня в поводу, придерживая за узду, и в знак благодарности, похлопывая его по шее. Варфоломей любил этого коня, и даже езда без седла доставляла ему удовольствие. Но большая привязка к коню была за то, что с ним находилась Аннет.

         - В следующий раз, Аннет, я слету венок и для коня…

         - Да, на таком коне только царям ездить…

         - И царицам…

         - Аннет, смутившись, взглянула на Варфоломея, который, будто ничего не замечая, вёл коня. Продолжая мечтательно теребить его гриву, представляя его в золоченных сбруях и под дорогим седлом… на котором высится настоящая греческая царица, в образе Аннет…

         И это воображение романтически повлияло на его игривое настроение. Которое, неожиданно для обоих стало изливаться в его песнях…

         Аннет самой хотелось поддержать своего друга, но она не смела помешать этому лирическому излиянию друга. Которые звучали, как признание в любви…

         Искупав коня, да нагулявшись с ним, друзья оправились домой. Только на обратном пути, друзья поменялись ролями: Варфоломей нёс кувшин с водой, а Аннет вела в поводу коня.

         Но недалеко от дома они встретили возбуждённого Руфуса, который подскочил к Аннет и коротко бросил:

         - Дочка, скорей дай коня…

         Он мгновенно вскочил на неоседланного коня, и галопом помчался за каким-то всадником. Взволнованная увиденным Аннет, побежала вслед за отцом. Варфоломей, стараясь, как можно меньше расплескать воды из кувшина, последовал за Аннет, спотыкаясь о разбросанные камни.

         И, уже издалека они смогли увидеть не совсем радостную сцену. Подбежав ближе, они стали свидетелями жестокой драки, которую можно видеть только на войне… Двое разъярённых мужчин, сидевших на конях, явно показывали свою непримиримость друг к другу.

         Руфус, как и любой эллин, имевший немалую гордыню традиционного домостроя и наследственную воинственность, с особой ревностью станет отстаивать честь собственного достоинства. Как, впрочем, и не позволит оскорбительных выпадов в адрес семью и её членов. 

         Но если будет задето имя его возлюбленной женщины, то подобное действие будет рассматриваться им, как оскорбление всем почитаемым богам… Отец Аннет с особой яростью пришел в бешенство, когда публично его жене говорят комплименты, что она единственная красавица на всём побережье… Что им расценивается как откровенное признание в любви замужней женщине. И что делать недвусмысленные комплименты в этом случае, не достойно настоящего мужчины, который не желает уважать честь её мужа…    

         И лишь подобная наглость дошла до ушей Руфуса, как гордый потомок Спартакиды, даже не вникая в суть происходящего, на всём скаку, в бешеном вихре набрасывается на врага. И даже конь под ним чуя неизвестную угрозу, горделиво демонстрировал воинственный танец… Где, слитый воедино с ним, его хозяин выглядел этаким легендарным Кентавром… Готовым враз уничтожить врага, блестящим на солнце, обнаженным акинаком. Который в его руках сверкал, словно молния Зевса…

         Правда и противник его не из робкого десятка. Этот  красивый молодой мужчина считался храбрым воином, прошедший в боях «огни и воды». Этот выходец из Финикии, восседал на своём черном коне в белоснежных одеждах, обвешанный золотыми бляшками.  Что очень выгодно выделяло его стройную фигуру и смуглую кожу.

         Его горячий жеребец выглядел чистокровным породистым скакуном, выращенным специально для знатных воинов. Конь перебирал сильными ногами каменистую землю, поднимая негустую пыль, и, как бы насмешливо фыркал в сторону неоседланного коня. Который явно был выше и внушительнее своего противника.

         Руфус, со всей своей мощью пытался наброситься на своего молодого противника, но тот, как оказалось, был хорошо подготовлен для своей защиты. Финикийца звали Махор, и его, не менее горячий нрав, не позволил греку завладеть инициативой. Он молниеносно обнажил свой короткий клинок, и принял предложенную кровавую схватку.

         Сначала он пытался остановить безудержный порыв грека, налетевшего словно вихрь. Но потом и его клинок замелькал налево и направо, со свистом рассекая воздух. Его клинок сверкал на солнце, будто огненное колесо, спицы которого слились в сплошной круг.

         Словно запах крови будоражил молодого воина, вид возбуждённого седока и лошади под ним, который как монолит надвигался на него…

         А если у настоящего воина взыграет кровь безудержного азарта, он тут же забывает о любой опасности. Конь финикийца с полуслова улавливая команду хозяина, вздыбился, встав на задние ноги, готовый кусаться лягаться, своим громким ржаньем, издал неистовый клич, которым только и могут отличаться лидеры табуна…

         Конь Руфуса, не менее воинственный в таких ситуациях, ответил противнику своей грозной стойкой на задних ногах, и, входя в лошадиный раж, стремился овладеть выгодной позицией, мастерски используя рост, мощь и силу своих зубов и передних копыт…

         Лошади как бы сами подстегнули своих седоков, и схватка начала обретать условия жестокого поединка. И послышался звон боевых клинков, наносящих друг другу смертельные удары…

         И тонкий маневр неоседланного коня Руфуса, помог ему избежать коварного косого удара, что на удачу спасло ему голову. Глаза финикийца горели огнём неуемного азарта, а губы в оскале обнажали белые зубы, что часто приводило противников в ярость…

         Побледневшая Аннет вздрагивала при каждом взмахе клинков, что заставляло её часто прикрывать свои глаза ладошками. Она постоянно причитала знакомые молитвы всем своим богам.

         Но битва только разгоралась, противники умело отражали каждый опасный выпад клинком, своими узорчатыми щитами, которые были закреплены на левой руке у каждого. И каждый сокрушенный удар клинка о клинок и о щит, отражался в юном восприимчивом сердце девушки… вызывая искры беспокойства.

         Варфоломей с широко раскрытыми глазами с ужасом наблюдал за этой сценой, переживая за отца Аннет. Он готов был в любую минуту прийти на помощь отцу своей возлюбленной…

         Его тело дрожало, словно от холода, и он не замечал, как небрежно наклонённый кувшин с водой струйкой изливал на него студеную воду, невольно охлаждая пыл впечатлённого юноши…

         Апогей схватки подходил к пределу, что приводило многочисленных зрителей в неподдельный страх и ужас. Но этот страх только подстёгивал возрастающее любопытство любителей острых зрелищ.

         Ведь это напоминало им недоступный для многих, бой гладиаторов.

         Руфус первым почувствовал усталость борьбы. Сидя непривычно на неоседланном коне, он почувствовал, как его упорно теснят. Порою в нём просыпалась отчаянная дерзость, которая с недюжинной силой заставляла-таки противника отступить. Что придавало его азарту больше страсти и воинственной храбрости. И в решительные минуты противник был вынужден отступить… Тогда Руфус пятками больно давил на бока своего жеребца, который никак не мог сломить сопротивление низкорослого скакуна. И тогда хлёстким щелчком, висящей на руке нагайкой, по морде каурого, хозяин с усилием заставлял его вновь вздыбиться. Ведь его жеребец тоже был обучен боевому искусству. И тогда конь с диким ржанием вцепился зубами в бок полнокровного скакуна.

         Тут вся окрестность наполнилась таким сильным ржанием, что не только притихли любопытствующие зрители, но и сам финикиец неожиданно опешил.

         И всё же Махор быстро оправился от такой дерзкой атаки коня противника, и он яростно заработал своим мечом. И если бы ни его искусство управлять боевым конём, он ни за что не смог бы овладеть этой невыгодной для него ситуацией. Его, сиюминутная оплошность, моментально сменилась на уверенность неутомимого воина.  Он с удивительной ловкостью вернул себе, утраченную было, позицию боя.

         Сильный порывистый ветер развивал его черные кудри. Отблески солнца играли на всех бляшках его снаряжения, делая его вид красочно непобедимым. И своей красивой и статной посадкой, Махор вызывал особое восхищение невольных зрителей…

         И в этот момент всадники сцепились в рукопашном бою, немного повозившись на дерущихся конях. Потом они свалились на землю, где они продолжали валять друг друга по пыльной дороге, при удобном случае нанося удары. От чего их лица были перепачканы грязью, смешанной с потом и кровью…

         Неизвестно, чем бы этот поединок закончился, если бы не подоспели два легионера. Они сидели на дорогих конях и были «вооружены до зубов»… Они подъехали к дерущимся и ударами пик, заставили их прекратить драку.

         Довольно чувствительные уколы пик охладили пыл противников. И они, тяжело дыша, но злобно глядя друг другу в глаза, всё же, прекратили драку, но продолжая держаться за изодранные и испачканные одежды.

         Когда они немного успокоились, оценивая обстановку, всадники приказали им следовать за ними.

Одно только присутствие этих боевых, хорошо экипированных лошадей, помогло угомонить пыл не только противников, но и их преданных лошадей. Которые, так же подчинились приказу легионеров, покорно проследовав за своими хозяевами.

Игреневый и вороной важно следовали впереди, а за ними, мирно понурив головы, следовали два жеребца. Покачиваясь в такт своим шагам они шли бок о бок, словно давние друзья, забыв, что недавно грызли друг друга, подражая примеру своих хозяев.

И ни один из них не торжествовал победу, ибо мысли их были совсем о другом…

Но, вот вид Руфуса был явно потрёпанный, словно побитая собака, в отличие от своего более удачливого, молодого соперника.  Что явно обескураживало юного Варфоломея и его спутницу. Ведь именно он, мысленно делал « ставку» за справедливое возмездие, за честь и доблесть честного человека.

Он передал кувшин с водой Руфусу, который сделал несколько затяжных глотков, и всю оставшуюся воду вылил на своё, ещё не успевшее остыть тело.

Его, несколько вымученная улыбка, одарила юношу в знак благодарности… Что всегда зарождало в нём надежду на справедливые мечты о настоящей свободе и справедливости.

Ещё не угасли страсти от недавней сцены, а Варфоломей уже искал своего старого друга, Нафанаила.  Лишь на берегу реки он смог застать старика, сидевшего со скрещенными ногами под одной из старых пальм. Глаза его были закрыты, словно старик пребывал во сне…

- А, это ты, Фома… Я всё знаю… Печально это, друг мой…

- Но как же так?

- Земля слухами полнится, мой дорогой юноша.

- Почему же всё так случилось? Он же сильней финикийца, и мог его побить. Да ещё и правда на его стороне… Так почему?

- Зачем тебе это, юноша?

- Но ведь сказано, в законе сказано: «Зуб за зуб»… - для Варфоломея, что ни закон, то поговорка.

- Да, сказано, потому и пишутся для нас законы Божии. Чтобы жить этими законами. Чтобы каждый человек мог послушаться этих законов. Каждый, Фома, и даже язычники. И для них Бог законы эти шлет.  А значит нужно понять, что и любой противник этих законов придерживаться станет. Вот видишь, как…

Так, как же им быть тогда? Нужны ли им наши законы? Или они только для избранных, Фома, а?

Ты, мой дорогой юноша, к законам подходи аккуратно. Их нельзя как-то под себя подстраивать. О других чаще думать надо, если эти законы тебе ведомы… Ведь может получиться так, что за один зуб целую челюсть выбить можно. Улавливаешь, о чём речь?

А это значит, что ни за что и жизни человека лишить можно… Вот это понять тебе нужно будет, если настоящим человеком стать хочешь.

Многие односельчане Варфоломея считали старика «евсеем». А некоторые, вообще относили его к древним язычникам. Которые произошли из дальних восточных народов, там, где солнце встаёт. И многим совсем не была понятна мудрость старика. Ибо никак она не вписывалась в традиционные верования иудеев.

И все же, Варфоломей был восхищен умом своего наставника, перед которым он был в долгу, не только за его наставничество, но и за бескорыстную дружбу. Ведь именно этот старик обучил его многим знаниям, Писанию, псалмам и молитвам. Он обучил его греческому языку. И он мог общаться с ними на их языке.

Именно эта мудрость старика, окажет юному праведнику немалую услугу в познании истинной веры.

- Но как же я, старый отшельник, возвеличился своим воздержанием и забыл о любви… О счастье и о бедах от любви. И о том, что многие ссоры по этой причине, возникают из-за женщин. Такое будет всегда, если сильно возвеличивать женщину в своей любви. Ибо такая страсть сильно будет привязывать любящего мужчину к ней. Тут вот какая хитрость есть, что если и отказавшись от такой любви к ней, то проблем не убавиться. Видишь, как всё тонко в этом мире построено. Значит тоньше чувства свои проявлять нужно.

Ведь, когда, находишься в безудержном поклонении к женщине, к красоте её, то окажешься в плену собственных страстей и слабостей. И то и другое, рождает беспомощность… А оказавшись в сём удручающем порабощении, только силу да коварство найдёшь в себе… Чтоб спастись из сладчайшего плена.

Но гибельными станут потуги твои, ибо ты довериься страстям безумным.

Варфоломеюшко, мальчик мой, слушайся сердце то, что к добру и миру зовёт. Но не делай противу разума мудрого, когда сердце слепнет от страстей липких… Друг мой, стремиться к счастью это не грех, это только радость для сердца юного. Но желание, достигнуть счастья не должно поглотить разум. Ибо сердце и творит счастье!

Я согласен, что любовь воспаляет сердце и заставляет сопереживать. Но она никак не должна толкать на дерзновенные поступки. Она сохранять должна неприкосновенность чувств сердечных. Вот их то, часто и задевают страсти от поступков необдуманных, да мерзких.

А для настоящего мужчины, ох как необдуманно воспаляться страстями злыми. Даже во имя любви священной…А ведь любовь к женщине, Варфоломей, должна только возвышать и совершенствовать мужчину.

Любовь не воина из мужчины делает – но мужа!

И такая любовь способна сделать человеческую жизнь счастливой. Которая для многих разольётся этим счастьем, Фома.

Знаешь, что, Фома? Многие пытаются любыми способами удержать свою любовь. Но этого делать никак нельзя.

Главное не удерживать любовь, а поддерживать её! Поддерживать, как огонь, который пылает внутри влюблённого. Правда обрести эту любовь не так-то просто. Много трудностей преодолеть нужно, чтобы познать воистину, что есть любовь.

Я расскажу тебе одну греческую притчу, в которой говорится о том, что прежде люди на земле были трёх полов, а не двух, как сейчас.

- Расскажи, я об этом ничего не знаю…

- Тогда слушай, мой влюблённый юноша.

«Жили когда-то на Олимпе, Андрогинны. Это было что-то среднее между мужским и женским полами. Но они соединили в себе самые лучшие признаки и качества сразу двух полов.

Но, поскольку Андрогинны были очень умны, хитры и сильны, то они захотели овладеть Олимпом. Тогда Зевс обрушил на них свою страшную кару, и рассёк каждого на две половинки. И разбросал эти половинки по всему Миру. Чтобы разрознить эту могущественную силу.

С тех пор они и ищёт свои половинки, чтоб восстановить былое могущество. И проходит много лет, столетий, пока эти половинки не найдут себя.  Но если эти половинки находятся, их охватывает такое величайшее чувство любви и радости, что восторгу их не бывает предела. И они уже никогда не разлучатся!»

Потому что каждый из них имеет одинаковую сущность. Там, где всё для одного, будет и для другого. Эти интересы должны совпадать, как в этих половинках. Вот тогда и привяжется муж к жене, а жена к мужу, в поисках блаженной безмятежности, где и возрастает это истинное чувство любви.

И получается что, Фома? Что именно этой любовью соединяется и удерживается целое. Другой не бывает! Другое только рассекает и разделяет.

О, мой юный друг, ты уже становишься взрослым мужчиной. А в такие годы, друг мой, любовь становится неподвластно собственной воле. Ибо она более агрессивная и воинственная. Но и тогда она преобладает над всякой силой, когда над человеком нависают грозовые тучи.

А если ты любишь, то преодолеешь любой страх насилия и смерти. Если ты любишь… Но если, кто-то вдруг тебе поможет раскрыть эти чувства, указуя на их силу и величие, то полюбишь не только свою возлюбленную, но и весь Мир! Вот что может сделать настоящая родная половинка, берегущая эти чувства.

Зеленоватые глаза Варфоломея, слегка увлажнённые, засверкали солнечным блеском. В которых, явно проявлялся восторг настоящей любви… Он крепко, по-мужски обнял своего наставника, похлопывая сильными руками по спине. И не стесняясь друга, плакал у него на груди… Плакал, не стесняясь слёз, и радовался, что у него уже есть такая любовь! Что у него есть его, Варфоломея, половинка – прекрасная, Аннет! Его, Аннет!

Солнце опускалось в зелёные долины, освещая их своим нежным багрянцем. И отблеск этого небывалого заката окрашивал кровавым цветом седую бороду старца, на которой замыкался необычно алый ореол…

А багряный закат рассеивал многочисленные блики по холмистым просторам Галилейским… Ибо Галилея давно ждала, как и вся Иудея, рассвета грядущего, как великого Предвестника Царствия Небесного… Царствия Божьего!